Ночной сторож, или Семь занимательных историй, рас - Страница 52

К оглавлению

52

– Да, здорово это у тебя получается.

И снова принялся за чтение. Теперь, когда Лора приходила к нему, он только лениво смотрел на нее одним глазом и читал себе да читал строку за строкой, страницу за страницей. Иногда, впрочем, он рисовал на полях чертиков с хвостами, изогнутыми, как вопросительный знак.

Великий Завистник рассказывает о себе

Когда у Великого Завистника начиналась бессонница, он завидовал всем, кто спит. Он скрипел зубами, думая о том, что соседи сладко похрапывают с открытыми форточками: кто на боку, а кто на спине. А где уж тут уснешь, если то и дело приходится скрипеть зубами! Он завидовал даже ночным сторожам, впрочем, только тем, которые – даром что они были сторожа – все-таки спали.

Все люди стараются уснуть, когда им не спится. Старался и Великий Завистник. Он ведь тоже был как-никак человек. Он считал до тысячи, представлял себе медленно текущую реку или слонов, идущих один за другим, важно переставляя ноги. Ничего не помогало! Он открывал окно и долго ходил по комнате в туфлях и халате – остывал, чтобы потом сразу бухнуться в постель и заснуть. Остывать удавалось, а заснуть – нет. Может быть, потому, что он начинал беспокоиться, что слишком долго остывал и теперь еще, не дай бог, простудился. В этот вечер он даже решился слазить на крышу с авоськой – авось удастся словить хоть какой-нибудь сон – ведь над городом по ночам проплывают сны. И поймал, даже не один, а целых четыре. Но, спускаясь с чердака, он выронил авоську, и сны неторопливо выплыли из нее, задумчивые, неясные, похожие на дым от костра в сыром еловом лесу.

Когда не спится, лучше не смотреть на часы. Часы, как известно, иногда врут. Нельзя, например, сравнить их с зеркалом, которое всегда говорит только чистую правду. И все-таки, взглянув на часы, почти всегда можно узнать, далеко ли до утра, или близок ли вечер. До утра было еще далеко, и Великий Завистник решил сходить в аптеку "Голубые Шары".

– Извините, – сказал он, постучав в стекло, за которым неясно виднелась маленькая фигурка в халате. – Прошу простить, это я. Как живете, старина? Вы не спите?

Ему казалось, что подчиненным, чтобы они его любили, нужно почаще говорить: "Ну как, старина?", или: "Как делишки, собака?"

– Здравствуйте. Сейчас открою, – ответил Лекарь-Аптекарь. – Это он, – торопливо прошептал он Сороке. – Тебе нужно спрятаться, Таня. Сюда, сюда!

За аптекой была маленькая комнатка, в которой он готовил лекарства.

– Заходи, пожалуйста.

Он зажег полный свет, и фарфоровые белочки, притаившиеся между пузырьками, стали протирать глаза сонными лапками: они решили, что наступило утро.

– Извините, старина, что так поздно, – сказал, входя, Великий Завистник. – Что-то не спится, черт побери. Решил узнать, как ваши делишки, и кстати прихватить у вас какую-нибудь микстурку, чтобы поскорее уснуть. Нет ли у вас чего-нибудь новенького, дружище?

– Хм… новенького? Надо подумать.

Великий Завистник устало опустился в кресло. Пожалуй, он не был похож на Великого Завистника в эту минуту. Он вздыхал, и левая ноздря у него не раздувалась, как всегда, а уныло запала.

– А вы молодец, как я посмотрю, – сказал он, глядя, как Лекарь-Аптекарь, быстренько вскарабкавшись по лесенке, сунул свой длинный нос сначала в одну бутылку, а потом в другую. – Интересно, знаете ли вы, что такое скука?

– Аптекарю очень нужен нос, – не расслышав, ответил Лекарь-Аптекарь.

– Скука, я говорю.

– Скука? Скука, нет, не нужна. Нос и руки.

– Я смертельно скучаю, старый глухарь, – сказал Великий Завистник. – Все мне врут, и, кроме дочки, меня никто не любит. А ты думаешь, мне не хочется, чтобы меня любили, старик? (В минуту откровенности он любил называть подчиненных на "ты".) Очень хочется, потому что, если подумать, – я совсем неплохой человек.

Лекарь-Аптекарь промолчал. Он был занят – взвешивал маковый настой и перемешивал его с липовым медом.

– Ты думаешь, мне так уж хочется, чтобы этот мазилка умер? – продолжал Великий Завистник (так он называл Таниного отца). – Ничуть! Все равно ему уже никогда больше не придется нырять. Что касается его чудес, честно скажу, – не могу согласиться. Я видел его картины. Ничего особенного: холст, рама и краски.

Лекарь-Аптекарь молчал. Он размешивал микстуру стеклянной палочкой и старался не подсыпать в нее крысиного яду.

– Все, что угодно, можно сказать обо мне, – продолжал Великий Завистник. – Я простодушен, нетребователен, терпелив; меня легко обмануть. На днях, например, божья коровка притворилась мертвой, чтобы я ее не убил. И я поверил! Поверил, как ребенок. И только потом догадался и убил. У меня много недостатков, но уж в зависти меня никто и никогда не смел упрекнуть.

"Именно не смел", – подумал Лекарь-Аптекарь.

– Готово, – сказал он вслух. – Примите, и я ручаюсь, что через полчаса вы прекрасно уснете.

Возможно, что самое главное произошло именно в эту минуту. Великий Завистник встал и подтянул брюки – он забыл дома свой пояс. Разумеется, он сделал это по возможности незаметно – в присутствии подчиненных неудобно подтягивать брюки. Но у Лекаря-Аптекаря был острый глаз и, пробормотав: "Извините, пожалуйста", он торопливо прошел в маленькую комнатку за аптекой.

– Таня, – прошептал он одними губами.

Сорока, забившаяся в темный уголок, встрепенулась.

– Лети к нему. Он забыл дома свой пояс. Ты помнишь адрес?

– Да.

Лекарь-Аптекарь распахнул окно.

– Я постараюсь задержать его. Принеси мне пояс. Забудь о том, что ты девочка. Ты – Сорока-воровка.

Таня и Петька ищут и не находят пояс

52