– Отлично.
– «И только легенды, дошедшие до нас, – продолжал дядя Костя, – говорят, что он был основан в XX веке».
– Превосходно!
– А вот с картой беда! К Путеводителю надо приложить карту, а у меня, как на грех, еще в школе по географии были двойки и тройки.
Я взглянул на карту, которую начертил дядя Костя, и подумал, что для путеводителя она все-таки едва ли может пригодиться. Площадь Фигурного Катания, которая называлась так, потому что зимой на ней устраивался каток, он переименовал в Площадь Бальных Танцев на Льду. Прямой переулок в Не Очень Прямой.
Я объяснил ему, что переименование улиц – обязанность Горсовета, и хотя похвально, что дядя Костя взял это на себя, однако карта, приложенная к Путеводителю, должна соответствовать действительности, а не воображению.
– Жаль, – со вздохом сказал дядя Костя. – Ну что же! Тогда придется попросить Павла Степановича. Ведь он, как учитель географии, в этом деле, как говорится, дока.
– Без сомнения!
– Так, может быть, заглянем к нему?
Гроссмейстер был занят, когда мы пришли: выслушивал ежа, у которого было больное сердце.
– Н-да, – задумчиво сказал он. – Сердечная недостаточность. Вам сколько лет?
Еж показал лапкой сперва пять, а потом еще три.
– Восемь? Немало. Надо почаще отдыхать, мой милый.
Еж послушно пошевелил коротким хвостиком и ушел, а дядя Костя развернул перед Павлом Степановичем свою карту.
Кстати, рассказывая о Гроссмейстере, я совершенно забыл упомянуть, что он был человеком удивительно вежливым – не случайно, например, он обратился к ежу на «вы». Лицо его осталось совершенно спокойным, когда он рассматривал карту, – без сомнения, он боялся, что даже добродушная улыбка обидела бы дядю Костю.
– Я попрошу своих десятиклассников начертить карту Немухина, – сказал он, – и самой удачной мы воспользуемся для Путеводителя. Идет?
И в эту минуту… Трудно даже сказать, что случилось в эту минуту! На первый взгляд ничего не случилось. Радио было включено, и, когда мы вошли, передавалась музыка. А теперь музыка прекратилась, и звучный женский голос сказал: «Приятная новость! Журнал «Новости науки и техники» вместо очередной корреспонденции напечатал сказку «Песочные часы», подписанную Н. Кто. Это можно понять как «Никто» или «Некто». Мы подозреваем, однако, что таинственный «Некто» или «Никто» знаком немухинцам и что они порадуются вместе с нами».
Забегая вперед, я должен заметить, что эта заметка произвела сильное впечатление в городе – не было дома, в котором ее не прочитали бы вслух. Теперь редко употребляется слово «фурор», то есть шумное публичное одобрение. Так вот, заметка произвела фурор, причем, обсуждая ее, немухинцы делились радостными предположениями, хотя для радости не было, казалось бы, никаких оснований. Разговоры вертелись вокруг загадочного вопроса: «он» или «не он». Одни утверждали, что это «он», поскольку «он» подчас подписывался «Никто». А другие, что это – «не он», поскольку иногда под его корреспонденциями стояла подпись «Некто».
Но был в городе один человек, который не только огорчился, услышав по радио эту заметку, но перестал спать и даже провел целый день в постели с холодным, мокрым полотенцем на лбу. Это был – вы не поверите! – Павел Степанович Неломахин. Куда делась его невозмутимость, спокойствие, трезвый, рассудительный ум? В старом халате он, ничего не делая, бродил по квартире. И это началось именно в тот день, когда мы советовались с ним насчет карты Немухина.
Услышав по радио, он немедленно побежал в газетный киоск, держа в руках свежий номер «Новостей науки и техники». Должно быть, он уже успел просмотреть его, потому что выбежал из дома одним человеком, а вернулся совершенно другим – мрачным, с остановившимся взглядом.
И в киоске и в книжном магазине все номера журнала были разобраны, но, подходя к гостинице, я встретил Петю Воробьева, который шел, читая журнал на ходу и натыкаясь на прохожих. Я спросил его, кто, по его мнению, напечатал сказку, и он ответил не задумываясь:
– Конечно, Нил Сократович.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что мы с Танькой Заботкиной когда-то – сто лет тому назад – все это ему рассказали. Хотите прочесть?
– Еще бы!
И, вернувшись к себе, я прочел сказку, которая называлась
В газете «Немухинокий голос» появилось объявление: «Для строительства воздушного замка требуются летающие мальчики».
Немухинцы прочитали его с удовольствием: это значило, без сомнения, что в городке будет строиться воздушный замок. Не поверил этому только Петька Воробьев, который случайно знал, что воздушный замок можно построить только в воображении. Потом он подумал о себе – летающий ли он мальчик? И решил, что едва ли. Правда, ему случалось летать во сне, и он решил, что в объявлении пропущены два слова: "Для строительства воздушного замка требуются мальчики, летающие во сне". Это было бы строго научно: мальчики, летающие во сне, приглашались построить замок в воображении. Но в редакции "Немухинского голоса" ему сказали, что он не годится. "Тут нужен не сон, – сказали ему, – а практический подход к делу".
На другой день это объявление повторилось по радио с настоятельным предупреждением, что речь идет не о девочках, а именно о мальчиках, а еще через два-три дня в Немухин приехал корреспондент центральной газеты, которому поручили написать статью "Летающие мальчики? Странно!". Корреспондент обежал Немухин, заглянул на хлебный завод и застрял на футбольном матче между мухинцами и немухинцами, кончившимся вничью. Вернувшись в Москву, он написал две статьи. Одна называлась "Летающие мальчики? Вздор!". А в другой он упомянул, что у немухинцев, атаковавших ворота противника, положительно вырастали крылья.